ПИСЬМО БАТЮШКЕ

...Жили мы, помню, в Юнгородке — на рабочей окраине Самары. Как-то утром иду с завода после третьей смены, вижу — у домоуправления народ толпится, люди что-то рассматривают. Подошла и я. Смотрю — лежит голенький ребеночек, мертвенький, кожица местами слезла, сам мальчик весь синий... Говорят, утром машина очищала канализацию и вдруг «зачихала».

Рабочий поднял шланг — висит ребенок! Головку в шланг засосало, а тельце не пролезло. Сколько лет прошло, а я до сих пор помню этого мальчика: глазки закрыты, губки бантиком, носик аккуратненький — в жизни красавец был бы! Бабы его жалели, приговаривая: — Что за дура — вовремя аборт не сделала! Дотянула, родила — и убила ведь уж человека! Другая возразила: — Аборт-то ведь тоже грех! — Дак не доводи до двенадцати недель, как он шевелиться начнет, — избавляйся раньше! Вот при такой «школе жизни» я жила — и впитывала в себя все «умные» советы... Убивала равнодушно, не чувствуя за собой вины. Те редкие семьи, где рожали много, считали вроде они с простинкой. Куда нищету плодят? Подумали бы... Мгла царила в наших очерствелых сердцах. Спираль — этой новизны в мою молодость еще не было, а вот уж в отделе молодые наши сотрудницы не скрывая открыто говорили что поставили себе спираль. Хвалились — надежная. Уверены были, что уж это-то не грех... А до каких грехов доходили мы — и вспомнить страшно. Лежала я на очередном аборте. Соседка по койке рассказала, что ее дочка сейчас у мамы в деревне. — Когда я ее родила, то сон увидела, будто при кормлении вихрь вырвал ее у меня из рук и унес. .. И похвастала: — Мы теперь с мужем приладились — так удобно, никаких абортов делать не надо, по врачам ходить. Шесть месяцев я ношу, потом включаю приемник погромче, сама себе открываю роды и под шум рожаю... — Как же ты здесь оказалась? — По глупости... Муж сильно потянул ребенка за ножку — оторвал, испугался, что я умру, вызвал «скорую». Когда приехали, я уж родила, но они настояли, увезли... Геройски рассказывала, мол, не раз уж так делала, от четырех или пяти, мол, сама избавилась. ...Прошло года два — три. Встретилась мне на улице беременная женщина и ведет за ручку малыша, еще плохо шагающего мальчика. Я узнала в ней ту самую соседку по койке. Разговорились, и она мне поведала: — Тогда я пришла из больницы, а дома на столе телеграмма из деревни. Дочка умерла скоропостижно... Схоронили — и я дала Богу зарок, что двоих рожу подряд Больше я ее не встречала. Не знаю, как жила она дальше, после выполнения зарока. Двоих подряд родила, а потом?.. Дай-то Бог, вразумилась бы. А я-то грешная! Что только над собой не вытворяла, лишь бы не родить. Как стемнеет, ношу ведра с водой в худую кадушку, с крыши сарая прыгала; в бане нажгусь-напарюсь (учили бабы) и такое зелье выпью, аж оглохну! — ан нет, без больницы не обходилось. Самой вытравить не удалось — иду к врачам... На самый первый аборт решилась, когда дочка в четыре месяца стала грудь выплевывать. Проверилась я — беременная. В больницах тогда про медаборты не слышно было, но всегда можно было тайком, «по договоренности», сделать. Вот и я договорилась в Отрадном. Медсестра сделала, что могла, и ушла, наказав: - Ходи, ходи, быстрее вылетит! Хозяйка снаружи дом на замок закрыла, я одна. Хожу, как велено. Глянула в зеркало — синяя! Думаю, все: видно, внесла она мне заражение. Корчилась одна, не смела позвать на помощь тогда строго было. Наутро надо было ехать домой. Кое-как добралась на вокзал. Ступеньки у поезда высокие, народу! а у меня адские схватки. Но мне освободили место на скамье. Скрючилась и еду... Домой уже не шла — ползла по обочине, оставляя красные следы. В ночь поднялся жар. Вызвали «скорую» и увезли в больницу. Утром положили меня на кресло, сделали чистку. Ругали меня врачи на чем свет стоит! И поделом... Но вскоре аборты разрешили делать, уже в ноябре 1955 года можно было смело идти в больницу... Хоть и считали нас грязными абортницами, держали в отдельных палатах и к «чистым» строго-настрого запрещали заходить. Годы прошли, и слава Богу, слушая Ваши, дорогой мой батюшка, наставления — истину святую - осознала я свою огромную греховность, вину вовек непоправимую. Простите, что уж очень подробно-то я все описала. Да разве мыслимо на исповеди вот так все излить? Отче честный, помолитесь за меня окаянную Господу, да простит он меня, великую грешницу, а деточек моих неповинных, мною загубленных, да изведет из мрака и причтет к младенцам-мученикам, от Ирода убиенным... Антонина, г. Самара